БЛОК ШОСТИЙ. ЗУСТРІЧ ТРЕТЯ. ОВЕЧКИ ХРИСТОВІ, АЛЕ НЕ СТАДО

Слоган:

Просторі ті двері й розлога та дорога, що веде на погибель і багато нею ходять (Мт 7,13)

Талісман:

Зебра Марті з м/ф «Мадагаскар 2»

Біблійний уривок:

Йо 10,1-14; 2Тим 4,6-18

Мета:

Розповісти про різницю між стадним інстинктом та солідарністю, між єдністю та конформізмом;

Дискусійне питання:

Хіба в Церкві не пропагується стадний інстинкт, де усі мають думати однаково і бути «кошарою», яка безвольно слухає голосу пастиря?

Джерела для катехизації:

[su_accordion] [su_spoiler title="Біблійні читання - Йо 10,1-14; 2Тим 4,6-18; допоміжні - Бут 6; Мр 15,1-15;" style="fancy"]

Йо 10,1-14

«Істинно, істинно говорю вам: Хто не дверима в кошару овечу входить, а деінде влізає, - злодюга той, розбійник!
Хто ж увіходить дверима, той вівцям - вівчар.
Йому одвірний відчиняє, і вівці слухаються його голосу, і кличе він своїх овець на ім'я, і виводить їх.
А коли виведе всіх своїх овець, то йде поперед них, і вівці слідують за ним, бо голос його знають.
Не підуть за чужим вони - втечуть вони від нього, бо не знають голосу чужих.»
Сказав ото їм Ісус цю притчу, та вони не второпали того, про що він казав їм.
Тож Ісус іще раз промовив до них: «Істинно, істинно говорю вам: Я - двері для овець.
Усі, скільки їх передо мною прийшло, - злодії, розбійники. Вівці й не слухали їх.
Я - двері. Хто ввійде крізь мене - спасеться. Увійде він, вийде -і знайде пасовисько!
Не приходить злодій, хіба щоб красти, вбивати, вигублювати. Я прийшов, щоб мали життя - щоб достоту мали.
Я - добрий пастир. Добрий пастир життя своє за овець покладе.
Наймит, що не є пастир, якому вівці не належать, - бачить вовка, що надходить, та й полишає вівці і біжить геть. А вовк хапає їх і розполохує.
Бо він - наймит і не турбується вівцями.
Я ж - добрий пастир і знаю своїх, а мої мене знають.

2Тим 4,6-18

Бо я вже готовий на ливну жертву, і час мого відходу настав.
Я боровся доброю борнею, скінчив біг - віру зберіг.
Тепер же приготований мені вінок справедливости, що його дасть мені того дня Господь, справедливий Суддя; та не лише мені, але всім тим, що з любов'ю чекали на його появу.
Старайся прийти до мене якнайскорше,
бо Димас мене покинув з любови до цього світу й пішов у Солунь; Крискент - у Галатію, Тит - у Далматію.
Один Лука зо мною. Візьми Марка й приведи з собою, бо він мені потрібний для служби.
Тихика я послав в Ефес.
Як будеш іти, то принеси плащ, що я залишив у Троаді в Карпа, і книги, а зокрема пергамени.
Олександер коваль накоїв мені силу лиха. Господь йому відплатить за його вчинками.
Стережись і ти його, бо він сильно був спротивився нашим словам.
При першій моїй обороні нікого не було при мені, всі мене покинули! Нехай їм то не буде пораховано!
Проте, Господь став при мені й підкріпив мене, щоб проповідь здійснилася через мене та щоб усі погани її чули, а я визволився з левиної пащі.
Господь звільнить мене від усякого лихого вчинку і спасе мене для свого небесного Царства. Йому слава на віки вічні! Амінь.

Бут 6

І сталось, як почали люди множитися на землі та народилися в них дочки,
побачили сини Божі людських дочок, що були гарні, та й стали брати їх собі за жінок, хто котру вподобав.
І сказав Господь: "Не перебуватиме дух мій у чоловікові назавжди, бо він також є тіло, й тому віку його буде 120 років."
Були ж того часу велетні на землі - були вони й потім, коли сини Божі жили з дочками людськими, й ці їм родили. То були славетні велети давнини.
Побачив Господь, що людська злоба на землі велика та що всі думки й помисли сердець увесь час тільки злі,
і жалував, що створив людину на землі, тож на серці йому стало важко;
і сказав: "Знищу з лиця землі людину, яку я сотворив: людину, скотину, плазунів і птиць піднебесних, бо каюсь, що створив їх."
Та Ной здобув ласку в очах Господніх.
Ось родовід Ноя. Ной був чоловік праведний і досконалий між сучасниками; він ходив з Богом.
Ной мав трьох синів: Сима, Хама та Яфета.
Але земля зіпсувалася супроти Бога і була переповнена насильства.
Глянув Бог на землю, а ось вона зіпсована, бо кожне тіло занапастило свою путь на землі.
І сказав Бог до Ноя: "Я ухвалив покласти кінець кожному тілу, бо земля переповнена насильством через них. Отож я знищу їх разом із землею.
Зроби собі ковчег із соснового дерева. Зробиш його з переділами й просмолиш його зсередини та ззовні смолою.
Зробиш його так: триста ліктів завдовжки, п'ятдесят завшир і тридцять заввиш.
Дах зробиш у ковчезі й зведеш його на один лікоть вище. Двері в ковчезі зробиш збоку. Збудуєш його поверхами: долішній, середній і верхній.
Оце я наведу потоп вод на землю, щоб вигубити під небом всяке тіло, що в ньому віддих життя. Все, що є на землі, загине.
Але з тобою я зроблю союз. Ти ввійдеш у ковчег, ти, твої сини, твоя жінка й жінки твоїх синів з тобою.
З усього, що живе, з усякого тіла введеш у ковчег подвоє з кожного роду, щоб зберегти їх живими з тобою. Нехай будуть самець і самиця,
З кожного роду птаства, з кожного роду скоту й з кожного роду земних плазунів, по двоє з кожного роду прийдуть до тебе, щоб зберегти їх живими.
Ти ж візьми для себе всяких харчів і збережи їх у себе, щоб ти й вони мали що їсти.
І Ной зробив усе так, як велів йому Бог; саме так і зробив він.

Мр 15,1-15

З самого ранку первосвященики вчинили нараду із старшими та книжниками - увесь синедріон. Зв'язавши ж Ісуса, вони повели та й видали його Пилатові.
Пилат спитав його: "Ти - цар юдейський?" Він же у відповідь мовить йому: "Ти кажеш."
А первосвященики багато обвинувачували його.
І знову спитав його Пилат, кажучи: "Не відказуєш нічого? Дивись, скільки тебе винуватять."
Та Ісус нічого не відповідав більше, тож дивувався Пилат.
На свято Пасхи відпускав він їм одного в'язня, того, якого вони просили.
А був один, що звавсь Варавва, ув'язнений з бунтівниками, які під час бунту вчинили були вбивство.
І народ, підвівшися, почав просити про те, що він робив їм завжди.
Пилат же відповів їм, кажучи: "Хочете, щоб я відпустив вам царя юдейського?"
Знав бо, що первосвященики видали його через заздрощі.
Первосвященики ж підбурили народ, щоб він відпустив їм радше Варавву.
Пилат знову заговорив і мовив до них: "Що ж мені робити з тим, що ви звете царем юдейським?"
А ті знову закричали: "Розіпни його!"
Пилат же сказав до них: "Що за зло вчинив він?" А вони ще гірше кричали: "Розіпни його!"
Тоді Пилат, бажаючи догодити юрбі, відпустив їм Варавву, Ісуса ж, убичувавши, видав, щоб його розіп'яли.

[/su_spoiler] [su_spoiler title=" О. Орест-Дмитро Вільчинський, Правдивий християнин завжди є апостолом" style="fancy"] Під сам кінець минулого тижня, 13 квітня, світ облетіла новина – Папа створив Комісію з питань реформи Римської Курії. Черговий інформаційний привід. Стрічки новин знову сповнилися заголовками про Ватикан, Церкву і Папу: «Папа іменував кардиналів, які реформуватимуть Церкву», «Папа перебудовує Церкву», «Кардинали управлятимуть Церквою разом з Папою»…… У тому каламутному потоці зовсім втратився правдивий зміст новини – йдеться про реформу Римської Курії і не більше. На цей момент Римська Курія є нагромадженням дуже різних органів, які допомагають Папі провадити 1,5 млрд. католиків. Одні з цих органів, через великий об’єм роботи, уже не в стані справлятися зі своїми функціями, інші мають невеликий об’єм роботи. Через неможливість нормально фінансувати Курію, відчутний брак людських ресурсів, що погано впливає на її здатність нормально функціонувати. Часто апарат Римської Курії занадто повільний для нових часів, а часто просто не встигає виконувати свою роботу. І цьому апарату вже потрібен «ремонт», щоб він міг виконувати свої функції. Саме цим «ремонтом» займуться кардинали, яких Папа включив до комісії. Окрім одного-єдиного, усі члени комісії не працюють в Курії. Йдеться про людей, які з різних куточків світу принесуть різний досвід, щоб покращити стан роботи Курії. Ця реформа Курії конче необхідна у нашому часі, який щораз більше виявляє своє несприйняття християнства з його моральними імперативами і вимогою цілковитої посвяти себе Богу. Все частіше з’являються випадки, коли в Європі та Північній Америці, не зважаючи на те, що християни ще становлять номінальну більшість, їх не просто утискають, а навіть відмовляють у праві вільно визнавати свою віру. Щобільше, уже навіть мільйонні протести проти антихристиянських та антилюдських законів, які заперечують саму людську природу, вже не допомагають. На сьогодні практично немає країни, яка б не порушувала права на свободу віросповідання саме християн. У мусульманських країнах їх переслідують і вбивають, у країнах Заходу та Латинської Америки їм силуються закрити рот, загнати до приватних помешкань, заборонити саму їхню присутність у суспільному житті. У немусульманських країнах Азії, окрім Філіппін (на Філіппінах за християнами полють мусульманські бойовики), є підозрілими чужинцями, яких треба постійно утискати, щоб їхня кількість не збільшувалась. У країнах СНД держава за всяку ціну прагне контролювати християн у всьому. У немусульманській Африці християни, якщо не мішень для анімістів, то жертви диктаторських режимів. Часом складається враження, що проти християн ведуть тотальну війну, а найбільше – проти католиків. І не дивно, що практично на початку свого понтифікату Святіший Отець закликає молитися за переслідуваних християн: «Молімося сообливо за християн, що терплять гоніння, яких в наш час дуже-дуже багато у багатьох країнах: помолімося за них з любов’ю, від щирого серця. Нехай вони відчують живу присутність Воскреслого Господа, яка втішає». І попри усе чисельність католиків у світі невпинно зростає, навіть у далекій Монголії. Щотижня кілька протестантських пасторів звертаються з проханням прийняти їх у лоно Католицької Церкви, і ця тенденція, за словами Префекта Конгрегації віровчення Високопреосвященного Архиєпископа Ґерхарда Мюллера, набирає обертів. Стара, абсурдна для логіки цього світу, аксіома християнства: «Кров мучеників – насіння нових християн», – знов і знов знаходить своє підтвердження і у наш раціоналістський час. Що сильніший тиск і переслідування вдаряють на католиків, то певніше вони тримаються своєї віри і то швидше поширюється Радісна Новина. Безбожний комуністичний режим розкидав нас, галичан, по всьому світі, але наслідком стали нові католицькі громади у Сибіру, Казахстані, Східній Україні. Ті, що хотіли знищити Католицьку Церкву в Україні, самі того не бажаючи поширили її теренами, які Їй раніше були недоступні. «Коли людина істинно пізнає Ісуса Христа і вірить в Нього, відчуває Його присутність у житті та силу Його Воскресіння, то вона не може не ділитися цим досвідом. І якщо ця людина зустрічає нерозуміння або ворожість, то поводиться як Ісус у Своїх Стражданнях: відповідає з любов’ю і силою істини», – ці слова Святішого Отця Франциска точно відображають Таємницю поширення Радісної Звістки. Той, хто належить Христові реально, не номінально, не може мовчати, не може бути бездіяльним. І навіть якщо його сковує «природній» конформізм, який є одним з наслідків гріхопадіння наших Прародичів, то Бог його не залишить в спокої: Працеркві, щоб вийти за межі Єрусалиму, потрібні були переслідування, і Бог їм не завадив. Сьогодні багато християн даються приспати гіпнотичним співом світу, що пропонує свої принади. Тому новітні утиски і переслідування є властиво тим, що здатне пробудити християн до дії, нагадати їм, що їхній спадок не є у цьому світі. Розповідають, що великий оборонець православності Католицької Церкви св. Василій Великий, коли імператор Валент його особисто спробував залякати і змусити прийняти аріянську єресь, відповів цьому затятому гонителю католиків: «Ти погрожуєш мені вигнанням, але християни і так вигнанці у цьому світі терпінь, і наша Батьківщина на Небесах. Тож, забираючи у мене туземну Батьківщину, ти нічого не осягнеш, бо я тут гість і вигнанець. Ти погрожуєш мені тортурами і смертю, але християни і так сподіваються отримати нове тіло у воскресінні мертвих, адже всім синам Адама належиться перейти через смерть. Тож рік скоріше чи рік пізніше – не так важливо». Тиран не мав чим залякати святого. Пам’ятаймо про це. Тут, на цій землі, ми не маємо що втрачати. Рано чи пізно і так усе втратимо, переходячи через ворота смерті. А той, хто не має що втрачати, є по-справжньому вільний. Будьмо свідомі своєї свободи дітей Божих. І всякий страх, лінь, конформізм, нерішучість з Божою допомогою буде легко подолати. Будьмо ревними апостолами Царства Божого, а все решта нам додасться! о.Орест-Дмитро Вільчинський 15/04/2013 catholicnews.org.ua [/su_spoiler] [su_spoiler title="К. С. Льюїс, Просто християнство, 1.2 (рос.)" style="fancy"] ... Я хочу обратить ваше внимание на два пункта: Первое: человеческие существа во всех частях земного шара разделяют любопытную идею о том, что они должны вести себя определенным образом. Они не могут отделаться от этой идеи. Второе: в действительности, они не ведут себя таким образом. Они знают естественный закон, и они нарушают его. На этих двух фактах основаны наше понимание самих себя и той Вселенной, в которой мы живем. Если эти два факта являются основой, то мне следует остановиться, чтобы упрочить ее, прежде чем идти дальше. Некоторые из полученных мною писем свидетельствуют, что есть немало людей, которым трудно понять, что же такое естественный закон, или нравственный закон, или правила порядочного поведения. В этих письмах я, например, читаю: "Не является ли то, что Вы называете моральным законом, просто нашим стадным инстинктом, и не развился ли он так же, как все наши другие инстинкты?" Что ж, не отрицаю, мы можем иметь стадный инстинкт; но это совсем не то, что я имею в виду под моральным законом. Мы все знаем, что значит чувствовать в себе побуждения инстинкта — будь то материнская любовь, или половой инстинкт, или чувство голода. Такой инстинкт означает, что вы испытываете сильное желание действовать определенным образом. И конечно, иногда мы испытываем сильное желание помочь другому человеку, и нет сомнений в том, что такое желание возникает в нас благодаря стадному инстинкту. Но почувствовать желание помочь совсем не то же самое, что чувствовать: ты должен помочь, хочешь этого или нет. Предположим, вы слышите крик о помощи от человека, находящегося в опасности. Вы, возможно, почувствуете при этом два желания: одно — помочь ему (в силу своего стадного инстинкта) и другое желание — держаться подальше от опасности (в силу инстинкта самосохранения). Однако в дополнение к этим двум импульсам вы обнаружите в себе третий, который говорит вам, что вы должны следовать тому импульсу, который толкает вас помочь, и должны подавить в себе желание убежать. Это побуждение, которое судит между двумя инстинктами, которое решает, какому инстинкту надо следовать, а какой подавить, само не может быть ни одним из них. Вы могли бы с таким же основанием сказать, что нотная страница, которая указывает, по какой клавише вам надо ударить в данный момент, сама — одна из клавиш. Нравственный закон говорит нам, какую мелодию нам следует играть; наши инстинкты — только клавиши. Есть еще один способ указать, что нравственный закон — это не просто один из наших инстинктов. Если два инстинкта находятся в противоречии друг с другом и в разуме нашем нет ничего, кроме них, то, вполне очевидно, победил бы тот инстинкт, который сильнее. Однако в те моменты, когда мы особенно остро ощущаем воздействие этого закона, он словно бы подсказывает нам следовать тому из двух импульсов, который, наоборот, слабее. Вы, вероятно, гораздо больше хотите не рисковать собственной безопасностью, чем помочь человеку, который тонет; но нравственный закон тем не менее побуждает вас помочь тонущему. И, не правда ли, он часто говорит нам: попытайся активизировать свой правильный импульс, сделать его сильнее, чем он есть в своем естественном проявлении. Я хочу этим сказать, что часто мы ощущаем потребность стимулировать свой стадный инстинкт, для чего пробуждаем в себе воображение и чувство жалости — настолько, чтобы у нас хватило духа сделать доброе дело. И конечно же, мы действуем не инстинктивно, когда стимулируем в себе эту потребность совершить добрый поступок. Голос внутри нас, который говорит: "Твой стадный инстинкт спит. Пробуди его", — не может сам принадлежать стадному инстинкту. На этот вопрос можно взглянуть с третьей стороны. Если бы нравственный закон был одним из наших инстинктов, мы могли бы указать на определенный импульс внутри нас, который всегда был бы в согласии с правилом порядочного поведения. Но мы не находим в себе такого импульса. Среди всех наших импульсов нет ни одного, который нравственный закон никогда не имел бы оснований подавлять, и ни одного, который ему никогда не приходилось бы стимулировать. Было бы ошибкой считать, что некоторые из наших инстинктов — такие, к примеру, как материнская любовь или патриотизм, — правильны, хороши, а другие — такие, как половой или воинственный инстинкт, — плохи. Просто в жизни чаще сталкиваешься с обстоятельствами, когда следует обуздывать половой или воинственный инстинкт, чем с такими, когда приходится сдерживать материнскую любовь или патриотическое чувство. Однако при определенных ситуациях долг женатого человека — возбуждение полового импульса, долг солдата — возбуждение в себе воинственного инстинкта. С другой стороны, встречаются обстоятельства, когда следует подавлять любовь матери к своим детям и любовь человека к своей стране; в противном случае это привело бы к несправедливости по отношению к детям других родителей и к народам других стран. Строго говоря, нет таких понятий, как хорошие и плохие импульсы. Вернемся снова к примеру с пианино. На клавиатуре нет двух различных видов клавишей — верных и неверных. В зависимости от того, когда какая нота взята, она прозвучит верно или неверно. Нравственный закон не есть некий отдельный инстинкт или какой-то набор инстинктов. Это нечто (назовите это добродетелью или правильным поведением), направляющее наши инстинкты, приводящее их в соответствие с окружающей жизнью. Между прочим, это имеет серьезное практическое значение. Самая опасная вещь, на которую способен человек, — это избрать какой-то из присущих ему природных импульсов и следовать ему всегда, любой ценой. Нет у нас ни одного инстинкта, который не превратил бы нас в дьяволов, если бы мы стали следовать ему как некоему абсолютному ориентиру. Вы можете подумать, что инстинкт любви ко всему человечеству всегда безопасен. И ошибетесь. Стоит вам пренебречь справедливостью, как окажется, что вы нарушаете договоры и даете ложные показания в суде "в интересах человечества", а это в конце концов приведет к тому, что вы станете жестоким и вероломным человеком. Некоторые люди в своих письмах задают мне такой вопрос: "Может быть, то, что Вы называете нравственным законом, на самом деле — общественное соглашение, которое становится нашим достоянием благодаря полученному образованию?" Я думаю, подобный вопрос возникает из-за неверного понимания некоторых вещей. Люди, задающие его, исходят из того, что если мы научились чему-то от родителей или учителей, то это "что-то" — непременно человеческое изобретение. Однако это совсем не так. Все мы учим в школе таблицу умножения. Ребенок, который вырос один на заброшенном острове, не будет знать этой таблицы. Но из этого, конечно, не следует, что таблица умножения — всего лишь человеческое соглашение, нечто изобретенное людьми для себя, что они могли бы изобрести и на иной лад, если бы захотели. Я полностью согласен с тем, что мы учимся правилу порядочного поведения от родителей, учителей, друзей и из книг, точно так же как мы учимся всему другому. Однако только часть этих вещей, которым мы учимся, просто условные соглашения, и они действительно могли бы быть изменены; например нас учат держаться правой стороны дороги, но мы с таким же успехом могли бы пользоваться правилом левостороннего движения. Иное дело — такие правила, как математические. Их изменить нельзя, потому что это реальные, объективно существующие истины. Вопрос в том, к какой категории правил относится естественный закон. Существуют две причины, говорящие за то, что он принадлежит к той же категории, что и таблица умножения. Первая, как я сказал в первой главе, заключается в том, что, несмотря на различный подход к вопросам морали в разных странах и в разные времена, эти различия несущественны. Они совсем не так велики, как некоторые люди себе представляют. Всегда и везде представления о морали исходили из одного и того же закона. Между тем простые (или условные) соглашения, подобные правилам уличного движения или покрою одежды, могут отличаться друг от друга безгранично. Вторая причина состоит в следующем. Когда вы думаете об этих различиях в нравственных представлениях разных народов, не приходит ли вам в голову, что мораль одного народа, лучше (или хуже) морали другого народа? Не способствовали ли бы ее улучшению некоторые изменения? Если нет, тогда, конечно, не могло быть никакого прогресса морали. Ведь прогресс означает не просто изменения, а изменения к лучшему. Если бы ни один из кодексов морали не был вернее или лучше другого, то не было бы смысла предпочитать мораль цивилизованного общества морали дикарей или мораль христиан морали нацистов. На самом деле мы все, конечно, верим, что одна мораль лучше, правильнее, чем другая. Мы верим, что люди, которые пытались изменять моральные представления своего времени, которые были так называемыми реформаторами, лучше понимали значение нравственных принципов, чем их ближние. Ну что ж, хорошо. Однако в тот самый момент, когда вы заявляете, что один моральный кодекс лучше другого, вы мысленно прилагаете к ним некий стандарт и делаете вывод, что вот этот кодекс более соответствует ему, чем тот. Однако стандарт, который служит вам мерилом двух каких-то вещей, сам должен отличаться от них обеих. В данном случае вы, таким образом, сравниваете эти кодексы морали с некоей истинной моралью, признавая тем самым, что такая вещь как истинная справедливость действительно существует, независимо от того, что думают люди, и от того, что идеи одних более соответствуют этой истинной справедливости, чем идеи других. Или давайте посмотрим на это с другой стороны. Если ваши моральные представления могут быть более правильными, а моральные представления нацистов — менее правильными, то тогда должно существовать нечто — какая-то истинная моральная норма, — которая может служить мерилом верности или неверности тех или иных взглядов. Причина, почему ваше представление о Нью-Йорке может быть вернее или, напротив, неправильнее моего, заключается в том, что Нью-Йорк — это реально существующее место и он существует независимо от того, что любой из нас думает о нем. Если бы каждый из нас, говоря "Нью-Йорк", подразумевал просто "город, который я себе вообразил", как могли бы представления одного из нас о нём быть вернее, чем представления другого? Тогда не могло бы быть и речи о чьей-то правоте или чьем-то заблуждении. Точно так же, если бы правило порядочного поведения просто подразумевало "всё, что ни одобрит данный народ", не было бы никакого смысла утверждать, что один народ справедливее в своих оценках, чем другой. Не имело бы смысла говорить о том, что мир может улучшаться или ухудшаться в моральном отношении. Таким образом, я могу сделать заключение, что, хотя различия между понятиями людей о порядочном поведении часто заставляют нас сомневаться, существует ли вообще такая вещь, как истинный закон поведения, тот факт, что мы склонны задумываться об этих различиях, доказывает, что он существует. Перед тем, как я закончу, позвольте мне сказать еще несколько слов. Я встречал людей, которые преувеличивали упомянутые расхождения, потому что не видели разницы между различиями в нравственных представлениях и в понимании определенных фактов или представлении о них. Например, один человек сказал мне: "Триста лет тому назад в Англии убивали ведьм. Было ли это проявлением того, что Вы называете естественным законом, или законом правильного поведения?" Но ведь мы не убиваем ведьм сегодня потому, что мы не верим в их существование. Если бы мы верили — если бы мы действительно думали, что вокруг нас существуют люди, продавшие душу дьяволу и получившие от него взамен сверхъестественную силу, которую они используют для того, чтобы убивать своих соседей, или сводить их с ума, или вызывать плохую погоду, — мы все безусловно согласились бы, что, если кто-нибудь вообще заслуживает смертной казни, так это они, эти нечестивые предатели. В данном случае нет различия в моральных принципах: разница заключается только во взгляде на факт. То обстоятельство, что мы не верим в ведьм, возможно, свидетельствует о большом прогрессе в области человеческого знания: прекращение судов над ведьмами, в существование которых мы перестали верить, нельзя рассматривать как прогресс в области морали. Вы не называли бы человека, который перестал расставлять мышеловки, гуманным, если бы знали: он просто убедился, что в его доме нет мышей. [/su_spoiler] [su_spoiler title="Йоан Золотоустий, 22 бесіда на Послання до Римлян, 2. (рос.)" style="fancy"] 1. Научив римлян, как надлежит быть расположенными друг к другу, и тесно соединив между собою члены (тела Христова), апостол, наконец, выводит их на внешнее ратоборство, облегчив его предшествовавшими своими наставлениями. Как не исправившему своих домашних дел очень трудно устроить чужие, так, достигши опытности в управлении своими делами, очень легко управиться с посторонними. Потому и Павел идет таким же путем и после обязанностей к своим излагает обязанности к посторонним и говорит: благословляйте гонящия вы.Не сказал: не помните обид, не мстите, но потребовал гораздо большего; первое свойственно и человеку любомудрому, а последнее свойственно лишь ангелу. И сказав: благословите, присовокупил: а не клените, чтобы мы не делали того и другого, но только благословляли. Гонители бывают для нас виновниками наград. А если будешь бодрствовать, то сверх этой награды сам приготовишь себе другую. Он доставит тебе награду за гонение, а сам приобретешь ее за благословение гонителя, представляя этим вернейшее доказательство любви своей ко Христу. Как проклинающий гонителя показывает, что он не с большой радостью терпит гонение за Христа, так благословляющий обнаруживает этим сильную любовь. Итак, не укоряй гонителя, чтобы тебе самому получить большую награду, а его научить, что это есть дело желания, а не необходимости, что это составляет для тебя торжество и веселие, а не бедствие и унижение. Потому и Христос сказал: радуйтеся, егда рекут всяк зол глагол на вы лжуще (Mф. V, 11, 12). Потому и апостолы возвращались, радуясь тому, что они не только услышали дурное, но и подверглись бичеванию. Сверх того, ты приобретешь и другую малую выгоду, так как приведешь в изумление противников и вразумишь их своими делами, что ты готовишься к другой жизни. Как скоро заметит твой гонитель, что ты с радостью и охотно терпишь зло, то на основании дел ясно поймет, что у тебя есть иные надежды, превосходящие все настоящее. А если станешь вести себя иначе, будешь плакать и скорбеть, то откуда он может узнать, что ты ожидаешь другой жизни? И вместе с этим ты исправишь и другого, потому что твой гонитель увидит, что ты не оскорбляешься обидами, но еще благословляешь обидевшего, и он перестанет тебя гнать. Итак, вот сколько происходит отсюда добра: награда твоя увеличится, искушение уменьшится, гонитель прекратит гонение, Бог прославится, а любомудрие твое сделается для заблуждающегося уроком, руководствующим к благочестию. Потому не только оскорбителям, но и гонителям, и притеснителям (апостол) повелел воздавать противоположным. И теперь он заповедует благословлять их, а раньше убеждал оказывать им благодеяния. Радоватися с радующимися, и плакати с плачущими (ст. 15). Так как можно благословлять и не проклинать, но делать это не из любви, то (апостол) хочет, чтоб мы были согреты дружбой. Потому он и присовокупил, что должно не только благословлять, но и соболезновать и сострадать, когда видим, что другие впали в несчастие. Хорошо, скажешь: (апостол) справедливо предписал, чтобы мы скорбели с плачущими, но для чего он дал другое повеление, которое не заключает в себе никакой важности? Напротив, для того, чтобы радоваться с радующимися, душе нужно более любомудрия, нежели для того, чтобы плакать с плачущими. К последнему влечет нас сама природа, и нет такого каменного человека, который бы не плакал при виде несчастного; но для того, чтобы, видя человека в благополучии, не только ему не завидовать, но еще разделять с ним радость, нужна душа очень благородная. Потому (апостол) и сказал об этом раньше. Ничто так не располагает нас к любви, как то, когда мы разделяем друг с другом и радость и печаль. Не чуждайся же сострадания, на том основании, что ты далеко стоишь от несчастья. Когда твой ближний терпит зло, ты должен несчастие его считать общим. Разделяй с ним слезы, чтобы облегчить печаль его, разделяй радость, чтобы упрочить веселие, укрепить любовь и самому раньше его получить пользу, так как посредством плача ты делаешься милостивым, а посредством радости очищаешься от зависти и недоброжелательства. Смотри же, как необременительна заповедь Павла. Ведь он не сказал: избавь от беды, - чтобы ты не мог возразить, что это во многих случаях не возможно, но предписал более легкое, что совершенно в твоей власти. Если ты не можешь отвратить несчастия, то проливай слезы, и этим уже ты многое отгонишь; если не можешь увеличить благополучия, то принеси свою радость, и этим ты уже сделаешь большое облегчение. Потому (апостол) повелевает не только не завидовать, но, что гораздо важнее, и сорадоваться; это гораздо больше значит, нежели не завидовать. Тожде друг ко другу мудрствующе: не высокая мудрствующе, но смиренными ведущеся (ст. 16). 2. Опять апостол, как и в начале речи, весьма заботится о смиренномудрии; ведь римляне и по месту жительства, и по другим многим причинам, как и естественно, были исполнены гордости, почему апостол постоянно и старается удалить болезнь и низложить надменность. Ничто так не раздирает тела Церкви, как высокомерие. Что же значат слова: тожде друг ко другу мудрствующе?К тебе в дом пришел нищий? Будь с ним единомыслен, не принимай на себя надменного вида, вследствие своего богатства, потому что во Христе нет ни богатого, ни бедного. Не стыдись наружного одеяния, а принимай по внутренней вере. Равным образом, если увидишь плачущего, не считай его недостойным утешения, если увидишь благоденствующего, не стыдись приобщиться к его удовольствию и возрадоваться, но как думаешь о себе, так думай и о нем. Будьте единомысленны между собою, говорит апостол. Например, ты считаешь себя важным человеком? Считай и его таким же. Ты подозреваешь, что он человек ничтожный и малый? Произнеси такой же суд и о себе, и отбрось всякое неравенство. А как это может быть? Если ты отложишь высокомерие. Потому (апостол) и присовокупил: не высокая мудрствующе, но смиренными ведущеся, то есть снизойди, применись, приспособься к его низости. Не просто разделяй смиренные его чувствования, но и помогай, подавай ему руку, не чужую, а свою, как отец заботится о сыне и голова о теле. То же самое говорит (апостол) и в другом месте: поминайте юзники, аки с ними связани (Евр. XIII, 3). Под именем же смиренных (апостол) разумеет здесь не просто смиренномудрых, но униженных и презираемых. Не бывайте мудри о себе, то есть не думайте довлеть самим себе. И в другом месте Писание говорит: горе, иже мудри в себе самих, и пред собою разумни (Ис. V, 21). Потому (апостол) опять подрывает высокомерие, низлагает кичливость и гордость. Ничто так не отвращает и не отделяет нас от остальных людей, как то, если кто-нибудь думает, что он довлеет самому себе, почему Бог и поставил нас в зависимости друг от друга. Хотя ты и умен, но имеешь нужду в другом, а если думаешь, что не нуждаешься, то ты стал неразумнее и слабее всякого. Кто так думает, тот сам себя лишит всякой помощи, и если в чем-нибудь согрешит, то не будет искать никакого исправления и извинения, прогневит Бога своим высокомерием и совершит множество грехов. Часто, очень часто бывает, что умный не видит должного, а менее умный открывает, что нужно. Это случилось с Моисеем и тестем его, с Саулом и отроком его, с Исааком и Ревеккою. Итак, не считай для себя унижением иметь нужду в другом. Напротив, это больше возвышает тебя, делает сильнее, знаменитее и безопаснее. Ни единому же зла за зло воздающе (ст. 17). Если ты другого упрекаешь в злоумышлении, то зачем и самого себе делаешь ответственным в этой вине? Если он сделал зло, то для чего ты не уклоняешься от подражания ему? Заметь, что (апостол) не сделал здесь никакого разграничения, но дал общий закон. Он не сказал: не воздавай злом за зло верующему, но говорит: не воздавай ни единому, хотя бы то был злодей или кто бы то ни было. Промышляюще добрая пред всеми человеки. Аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте, то есть - да просветится свет ваш пред человеки (Mф. V, 16). Мы должны жить не для тщеславия, но для того, чтобы не подать повода укорять нас тем, которые желают этого. Потому (апостол) и в другом месте говорит: безпреткновени бывайте Иудеем и Еллином и церкви Божией (1 Кор. X, 32). Хорошо также сказал (апостол) и последующее: аще возможно, еже от вас. Ведь иногда невозможно быть в мире, например, когда идет речь о благочестии, когда возникает борьба за обижаемых. И что удивительного, если не всегда возможно быть в мире со всеми людьми, как скоро (апостол) устранил необходимость этого между мужем и женою, сказав: аще ли неверный отлучается, да разлучится (1 Кор. VII, 15)? Смысл слов (апостола) таков: насколько зависит от тебя, никому не подавай повода ко вражде и ссоре - ни иудею, ни язычнику; если же увидишь, что как-нибудь нарушается благочестие, не предпочитай согласия истине, но стой за нее мужественно, даже до смерти; но и в этом случае не враждуй душой, не отвращайся добрым расположением, а восставай только против поступков. Вот что значат слова: еже от вас, со всеми человеки мир имейте. Если бы другой не соблюдал мира, ты не воздвигай бури в душе своей, но внутренне будь его другом, однако же нимало не изменяя истине, как заметил я выше. Не себе отмщающе, возлюбленне, но дадите место гневу: писано бо есть: Мне отмщение, Аз воздам, глаголет Господь (ст. 19). Какому гневу должны мы давать место? Божию. Так как обиженный всего более желает видеть и насладиться возмездием за свою обиду, то Бог дает тоже самое в большей мере: если ты сам не отомстишь, Он будет твоим мстителем. Итак, Ему, говорит (апостол), предоставь отмщение. Вот что значат слова: дадите место гневу. 3. Потом для большего успокоения (апостол) привел свидетельство и, этим еще более ободрив слушателя, требует от него и большего любомудрия, говоря: аще убо алчет враг твой, ухлеби его, аще ли жаждет, напой его. Cиe бо творя, углие огненно собираеши на главу его(Притч. XXV, 22, 23). Не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое (ст. 20, 21). Зачем я говорю, продолжает (апостол), что надобно жить в мире с врагом? Я повелеваю и благодетельствовать ему. Ухлеби его, напой, - сказано. А так как он заповедал весьма трудное и великое, то присовокупил: cиe бо творя, угли огненно собираеши на главу его. Апостол сказал это для того, чтобы обидчика смирить страхом, а обиженного поощрить надеждой воздаяния. Когда обиженный ослабевает (духом), то не столько поддерживается собственными благами, сколько наказанием оскорбившего его. Ведь ничто так не приятно, как видеть врага наказанным. А чего человек желает, то (апостол) и дает ему прежде; когда же яд извлечен, предлагает ему увещания более возвышенные, говоря: не побежден бывай от зла. (Апостол) знал, что враг, хотя бы он был зверь, будучи накормлен, не останется врагом, и что обиженный, хотя бы он был весьма малодушен, накормив и напоив врага, не станет уже и сам желать наказания его. Потому, будучи уверен в значении дела, он не только не запретил, но делается щедрым на наказание. Не говорит, что ты отмстишь, но - углие огненно собираеши на главу его. А потом и заповедал ему, говоря: не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое. И этим он как бы слегка намекнул, что не должно поступать с таким намерением, так как помнить обиду - значит уже быть побежденным злом. Сначала (апостол) не сказал этого, потому что было еще неблаговременно; когда же истощил гнев слушателя, тогда и присовокупил, говоря: побеждай благим злое. Это и есть победа. Ведь и боец удачнее одерживает победу не тогда, когда подвергает себя ударам противника, но когда приводит себя в такое положение, что противник принужден тратить силу на воздух. Таким образом, он не только сам спасается от ударов, но и истощает всю силу противника. То же бывает и при оскорбленных. Когда ты, в свою очередь, наносишь обиду, тогда побеждает тебя не человек, а, что гораздо постыднее, низкая страсть, потому что тобою овладел гнев; когда же ты молчишь, ты победил, без труда воздвиг себе трофей и будешь иметь тысячи людей, готовых увенчать тебя и сознающих ложь злословия. Кто возражает, тот своими возражениями показывает, что он уязвлен, а кто уязвляется, тот внушает подозрение в том, что сознается в сказанном о нем, а если ты ответишь смехом, то ты смехом уже опроверг худое о тебе суждение. И если ты желаешь получить ясное доказательство справедливости моих слов, то спроси самого врага своего, что для него больнее, то ли, что ты, разгорячившись за оскорбление, платишь ему оскорблением, или то, что ты смеешься над обидчиком? Ты скорее услышишь последнее. Он не столько радуется тому, что не подвергся в свою очередь оскорблению, сколько уязвляется тем, что не может вывести тебя из терпения. Разве ты не видел, что находящиеся во гневе, ни во что ставя наносимые им удары, со всею стремительностью кидаются и злее дикого вепря стараются только наносить раны ближнему, на одно это обращают внимание и об этом заботятся больше, чем о том, чтобы предохранить себя от болей? Итак, когда ты лишил врага того именно, чего особенно он желает, то ты лишил его всего, унизил и показал, что он достоин презрения, что он ребенок, а не муж, а сам ты, получив известность человека любомудрого, заставишь других думать о нем, как о негодном звере. Так мы и будем поступать и во время нанесения нам побоев, и когда желаем бить, а не будем платить ударом за удар. Но хочешь ли нанести смертельный удар? Ударившему тебя подставь другую щеку - и этим нанесешь ему тысячи ран. Те, которые рукоплещут и удивляются, сделаются для него хуже побивающих камнями, а прежде этих осудит и приговорит его к ужасному наказанию совесть, и он пойдет прочь со стыдом, как осужденный на смерть. Если же ты заботишься и о людской славе, то и ее достигнешь в большей мере таким поступком. И вообще к тем, которые подвергаются несчастиям, мы имеем некоторое сострадание, а когда увидим людей, которые не сопротивляются, но и сами предают себя, то не только сожалеем, но и удивляемся им. 4. Это именно ныне и побуждает меня плакать, - то, что мы, имея возможность получить и настоящие блага и достигнуть будущих, если бы как должно повиновались заповедям Христа, теряем то и другое, потому что не следуем заповеданному и излишне мудрствуем. Христос все узаконил надлежащим образом, и показал, что служит к нашей славе и что к нашему позору. И, конечно, Он предписал не с тем, чтобы сделать учеников Своих смешными, но заповедал все это потому, что не злословить, когда слышишь злословя, и не делать зла, когда терпишь его, - это возвеличивает нас пред всеми. А если это так, то гораздо лучше на злоречие отвечать добром, хвалить оскорбляющих и благодетельствовать злоумышляющим на нас. Потому Христос и дал такую заповедь. Он щадит учеников Своих и ясно знает, что делает человека малым и великим. А если Он щадит и знает, то зачем ты упорствуешь и хочешь идти иным путем? Ведь побуждать посредством зла есть один из диавольских законов, почему и достигают таким образом победы все подвизающиеся на олимпийских играх, которые посвящены диаволу. Не таков, но совершенно противоположен порядок наград на поприще Христовом: там узаконено увенчивать не поражающего, но поражаемого. Таково поприще Христово, которое все постановления имеют совершенно противоположные и не только победою, но и самым способом победы возбуждает еще большее удивление; то, что в другом месте считается поражением здесь составляет победу. Это сила Божия, это небесное поприще, это ангельское зрелище. Знаю, что и ваши сердца теперь согреты, что и вы теперь стали мягче воска; но вы всего этого лишаетесь, как только удаляетесь отсюда. Потому-то я и скорблю, что мы не исполняем на деле сказанного, хотя и должны приобрести от этого величайшие выгоды. Если мы обнаружили кротость, то сделаемся для всех непобедимыми и ни один человек, ни малый, ни большой, не в состоянии будет причинить нам вреда. Если кто-нибудь станет говорить о тебе худо, он тебе не повредит нисколько, а себе самому нанесет величайший вред, если кто причинит тебе обиду, весь вред падет на обидчика. Разве ты не видел и на судах, что обиженные бывают спокойны, стоять совершенно смело и говорят свободно, а обидчики стоять с поникшею головою, в стыде и страхе? Но что мне говорить о злоречии и обидах? Если кто изострит на тебя меч, и руку свою обагрит в твоей гортани, то не сделает тебе никакого вреда, а себя самого убьет. Это может засвидетельствовать тот, кто первый пал от руки брата. Он отошел в безмятежную пристань, стяжав бессмертную славу, а братоубийца проводил жизнь хуже всякой смерти, стеня и трясясь и на самом теле нося улику своего злодеяния. Конечно, не последнего пожелаем мы, а первого. Кто терпит зло, в том не живет зло, потому что не он его произвел, а принял совне и посредством терпения обратил в добро. А кто сделал зло, в том остается язва зла. Иосиф не был ли в темнице, а жена блудница, умыслившая на него зло, не жила ли в светлом и великолепном доме? Однако кем бы из них ты желал быть? Не говори мне о воздаянии, но исследуй дело само в себе, и тогда в тысячу раз предпочтешь темницу с Иосифом тому дворцу, который вмещал в себе блудницу. А если заглянешь в душу того и другой, то увидишь, что душа Иосифа пользуется всем простором и свободою, а душа египтянки пребывает в тесноте и стыде, в унижении и в страхе, в великой тоске; хотя, по-видимому, она победила, но это была не победа. Итак, зная это, приготовим себя к злостраданиям, чтобы нам и освободиться от злостраданий и получить будущие блага, достигнуть которых да будет дано всем нам благодатию и человеколюбием и проч. [/su_spoiler] [/su_accordion]